Схватка произошла в тот же день за вечерним чаем. Павел Петрович сошел в гостиную уже готовый к бою, раздраженный и решительный. Он ждал только предлога, чтобы накинуться на врага; но предлог долго не представлялся. Базаров вообще говорил мало в присутствии "старичков Кирсановых" (так он называл обоих братьев), а в тот вечер он чувствовал себя не в духе и молча выпивал чашку за чашкой. Павел Петрович весь горел нетерпением; его желания сбылись наконец.
Речь зашла об одном из соседних помещиков. "Дрянь, аристократишко", -- равнодушно заметил Базаров, который встречался с ним в Петербурге.
-- Позвольте вас спросить, -- начал Павел Петрович, и губы его задрожали, -- по вашим понятиям слова: "дрянь" и "аристократ" одно и то же означают?
-- Я сказал: "аристократишко", -- проговорил Базаров, лениво отхлебывая глоток чаю.
-- Точно так-с: но я полагаю, что вы такого же мнения об аристократах, как и об аристократишках. Я считаю долгом объявить вам, что я этого мнения не разделяю. Смею сказать, меня все знают за человека либерального и любящего прогресс; но именно потому я уважаю аристократов -- настоящих. Вспомните, милостивый государь (при этих словах Базаров поднял глаза на Павла Петровича), вспомните, милостивый государь, -- повторил он с ожесточением, -- английских аристократов. Они не уступают йоты от прав своих, и потому они уважают права других; они требуют исполнения обязанностей в отношении к ним, и потому они сами исполняют свои обязанности. Аристократия дала свободу Англии и поддерживает ее.
-- Слыхали мы эту песню много раз, -- возразил Базаров, -- но что вы хотите этим доказать?
-- Я эфтим хочу доказать, милостивый государь (Павел Петрович, когда сердился, с намерением говорил: "эфтим" и "эфто", хотя очень хорошо знал, что подобных слов грамматика не допускает. В этой причуде сказывался остаток преданий Александровского времени. Тогдашние тузы, в редких случаях, когда говорили на родном языке, употребляли одни -- эфто, другие -- эхто: мы, мол, коренные русаки, и в то же время мы вельможи, которым позволяется пренебрегать школьными правилами), я эфтим хочу доказать, что без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе, -- а в аристократе эти чувства развиты, -- нет никакого прочного основания общественному... bien public {общественному благу (франц.).}, общественному зданию. Личность, милостивый государь, -- вот главное: человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней все строится. Я очень хорошо знаю, например, что вы изволите находить смешными мои привычки, мой туалет, мою опрятность наконец, но это все проистекает из чувства самоуважения, из чувства долга, да-с, да-с, долга. Я живу в деревне, в глуши, но я не роняю себя, я уважаю в себе человека.
-- Позвольте, Павел Петрович, -- промолвил Базаров, -- вы вот уважаете себя и сидите сложа руки; какая ж от этого польза для bien public? Вы бы не уважали себя и то же бы делали.
Павел Петрович побледнел.
-- Это совершенно другой вопрос. Мне вовсе не приходится объяснять вам теперь, почему я сижу сложа руки, как вы изволите выражаться. Я хочу только сказать, что аристократизм -- принсип, а без принсипов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди. Я говорил это Аркадию на другой день его приезда и повторяю теперь вам. Не так ли, Николай?
Николай Петрович кивнул головой.
-- Аристократизм, либерализм, прогресс, принципы, -- говорил между тем Базаров, -- подумаешь, сколько иностранных... и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны.
-- Что же ему нужно, по-вашему? Послушать вас, так мы находимся вне человечества, вне его законов. Помилуйте -- логика истории требует...
-- Да на что нам эта логика? Мы и без нее обходимся.
-- Как так?
-- Да так же. Вы, я надеюсь, не нуждаетесь в логике для того, чтобы положить себе кусок хлеба в рот, когда вы голодны. Куда нам до этих отвлеченностей!
Павел Петрович взмахнул руками.
-- Я вас не понимаю после этого. Вы оскорбляете русский народ. Я не понимаю, как можно не признавать принсипов, правил! В силу чего же вы действуете?
-- Я уже говорил вам, дядюшка, что мы не признаем авторитетов, -- вмешался Аркадий.
-- Мы действуем в силу того, что мы признаем полезным, -- промолвил Базаров. -- В теперешнее время полезнее всего отрицание -- мы отрицаем.
-- Все?
-- Все.
-- Как? не только искусство, поэзию... но и... страшно вымолвить...
-- Все, -- с невыразимым спокойствием повторил Базаров.
Павел Петрович уставился на него. Он этого не ожидал, а Аркадий даже покраснел от удовольствия.
-- Однако позвольте, -- заговорил Николай Петрович. -- Вы все отрицаете, или, выражаясь точнее, вы все разрушаете... Да ведь надобно же и строить.
-- Это уже не наше дело... Сперва нужно место расчистить.
-- Современное состояние народа этого требует, -- с важностью прибавил Аркадий, -- мы должны исполнять эти требования, мы не имеем права предаваться удовлетворению личного эгоизма.
Эта последняя фраза, видимо, не понравилась Базарову; от нее веяло философией, то есть романтизмом, ибо Базаров и философию называл романтизмом; но он не почел за нужное опровергать своего молодого ученика.
-- Нет, нет! -- воскликнул с внезапным порывом Павел Петрович, -- я не хочу верить, что вы, господа, точно знаете русский народ, что вы представители его потребностей, его стремлений! Нет, русский народ не такой, каким вы его воображаете. Он свято чтит предания, он -- патриархальный, он не может жить без веры...
-- Я не стану против этого спорить, -- перебил Базаров, -- я даже готов согласиться, что в этом вы правы.
-- А если я прав...
-- И все-таки это ничего не доказывает.
-- Именно ничего не доказывает, -- повторил Аркадий с уверенностию опытного шахматного игрока, который предвидел опасный, по-видимому, ход противника и потому нисколько не смутился.
-- Как ничего не доказывает? -- пробормотал изумленный Павел Петрович. -- Стало быть, вы идете против своего народа?
-- А хоть бы и так? -- воскликнул Базаров. -- Народ полагает, что когда гром гремит, это Илья-пророк в колеснице по небу разъезжает. Что ж? Мне соглашаться с ним? Да притом -- он русский, а разве я сам не русский.
-- Нет, вы не русский после всего, что вы сейчас сказали! Я вас за русского признать не могу.
-- Мой дед землю пахал, -- с надменною гордостию отвечал Базаров. -- Спросите любого из ваших же мужиков, в ком из нас -- в вас или во мне -- он скорее признает соотечественника. Вы и говорить-то с ним не умеете.
-- А вы говорите с ним и презираете его в то же время.
-- Что ж, коли он заслуживает презрения! Вы порицаете мое направление, а кто вам сказал, что оно во мне случайно, что оно не вызвано тем самым народным духом, во имя которого вы так ратуете?
-- Как же! Очень нужны нигилисты!
-- Нужны ли они или нет -- не нам решать. Ведь и вы считаете себя не бесполезным.
-- Господа, господа, пожалуйста, без личностей! -- воскликнул Николай Петрович и приподнялся.
Павел Петрович улыбнулся и, положив руку на плечо брату, заставил его снова сесть.
-- Не беспокойся, -- промолвил он. -- Я не позабудусь именно вследствие того чувства достоинства, над которым так жестоко трунит господин... господин доктор. Позвольте, -- продолжал он, обращаясь снова к Базарову, -- вы, может быть, думаете, что ваше учение новость? Напрасно вы это воображаете. Материализм, который вы проповедуете, был уже не раз в ходу и всегда оказывался несостоятельным...
-- Опять иностранное слово! -- перебил Базаров. Он начинал злиться, и лицо его приняло какой-то медный и грубый цвет. -- Во-первых, мы ничего не проповедуем; это не в наших привычках...
-- Что же вы делаете?
-- А вот что мы делаем. Прежде, в недавнее еще время, мы говорили, что чиновники наши берут взятки, что у нас нет ни дорог, ни торговли, ни правильного суда...
-- Ну да, да, вы обличители, -- так, кажется, это называется. Со многими из ваших обличений и я соглашаюсь, но...
-- А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
-- Так, -- перебил Павел Петрович, -- так: вы во всем этом убедились и решились сами ни за что серьезно не приниматься.
-- И решились ни за что не приниматься, -- угрюмо повторил Базаров.
Ему вдруг стало досадно на самого себя, зачем он так распространился перед этим барином.
-- А только ругаться?
-- И ругаться.
-- И это называется нигилизмом?
-- И это называется нигилизмом, -- повторил опять Базаров, на этот раз с особенною дерзостью.
Павел Петрович слегка прищурился.
-- Так вот как! -- промолвил он странно спокойным голосом. -- Нигилизм всему горю помочь должен, и вы, вы наши избавители и герои. Но за что же вы других-то, хоть бы тех же обличителей, честите? Не так же ли вы болтаете, как и все?
-- Чем другим, а этим грехом не грешны, -- произнес сквозь зубы Базаров.
-- Так что ж? вы действуете, что ли? Собираетесь действовать?
Базаров ничего не отвечал. Павел Петрович так и дрогнул, но тотчас же овладел собою.
-- Гм!.. Действовать, ломать... -- продолжал он. -- Но как же это ломать, не зная даже почему?
-- Мы ломаем, потому что мы сила, -- заметил Аркадий.
Павел Петрович посмотрел на своего племянника и усмехнулся.
-- Да, сила -- так и не дает отчета, -- проговорил Аркадий и выпрямился.
-- Несчастный! -- возопил Павел Петрович; он решительно не был в состоянии крепиться долее, -- хоть бы ты подумал, что в России ты поддерживаешь твоею пошлою сентенцией! Нет, это может ангела из терпения вывести! Сила! И в диком калмыке, и в монголе есть сила -- да на что нам она? Нам дорога цивилизация, да-с, да-с, милостивый государь, нам дороги ее плоды. И не говорите мне, что эти плоды ничтожны: последний пачкун, ип barbouilleur, тапер, которому дают пять копеек за вечер, и те полезнее вас, потому что они представители цивилизации, а не грубой монгольской силы! Вы воображаете себя передовыми людьми, а вам только в калмыцкой кибитке сидеть! Сила! Да вспомните, наконец, господа сильные, что вас всего четыре человека с половиною, а тех -- миллионы, которые не позволят вам попирать ногами свои священнейшие верования, которые раздавят вас!
-- Коли раздавят, туда и дорога, -- промолвил Базаров. -- Только бабушка еще надвое сказала. Нас не так мало, как вы полагаете.
-- Как? Вы не шутя думаете сладить, сладить с целым народом?
-- От копеечной свечи, вы знаете, Москва сгорела, -- ответил Базаров.
-- Так, так. Сперва гордость почти сатанинская, потом глумление. Вот, вот чем увлекается молодежь, вот чему покоряются неопытные сердца мальчишек! Вот, поглядите, один из них рядом с вами сидит, ведь он чуть не молится на вас, полюбуйтесь. (Аркадий отворотился и нахмурился.) И эта зараза уже далеко распространилась. Мне сказывали, что в Риме наши художники в Ватикан ни ногой. Рафаэля считают чуть не дураком, потому что это, мол, авторитет; а сами бессильны и бесплодны до гадости, а у самих фантазия дальше "Девушки у фонтана" не хватает, хоть ты что! И написана-то девушка прескверно. По-вашему, они молодцы, не правда ли?
-- По-моему, -- возразил Базаров. -- Рафаэль гроша медного не стоит, да и они не лучше его.
-- Браво! браво! Слушай, Аркадий... вот как должны современные молодые люди выражаться! И как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! -- и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
-- Вот и изменило вам хваленое чувство собственного достоинства, -- флегматически заметил Базаров, между тем как Аркадий весь вспыхнул и засверкал глазами. -- Спор наш зашел слишком далеко... Кажется, лучше его прекратить. А я тогда буду готов согласиться с вами, -- прибавил он, вставая, -- когда вы представите мне хоть одно постановление в современном нашем быту, в семейном или общественном, которое бы не вызывало полного и беспощадного отрицания.
-- Я вам миллионы таких постановлений представлю, -- воскликнул Павел Петрович, -- миллионы! Да вот хоть община, например.
Холодная усмешка скривила губы Базарова.
-- Ну, насчет общины, -- промолвил он, -- поговорите лучше с вашим братцем. Он теперь, кажется, изведал на деле, что такое община, круговая порука, трезвость и тому подобные штучки.
-- Семья наконец, семья, так, как она существует у наших крестьян! -- закричал Павел Петрович.
-- И этот вопрос, я полагаю, лучше для вас же самих не разбирать в подробности. Вы, чай, слыхали о снохачах? Послушайте меня, Павел Петрович, дайте себе денька два сроку, сразу вы едва ли что-нибудь найдете. Переберите все наши сословия да подумайте хорошенько над каждым, а мы пока с Аркадием будем...
-- Надо всем глумиться, -- подхватил Павел Петрович.
-- Нет, лягушек резать. Пойдем, Аркадий; до свидания, господа.
Оба приятеля вышли. Братья остались наедине и сперва только посматривали друг на друга.
-- Вот, -- начал наконец Павел Петрович, -- вот вам нынешняя молодежь! Вот они -- наши наследники!
-- Наследники, -- повторил с унылым вздохом Николай Петрович. Он в течение всего спора сидел как на угольях и только украдкой болезненно взглядывал на Аркадия. -- Знаешь, что я вспомнил, брат? Однажды я с покойницей матушкой поссорился: она кричала, не хотела меня слушать... Я наконец сказал ей, что вы, мол, меня понять не можете; мы, мол, принадлежим к двум различным поколениям. Она ужасно обиделась, а я подумал: что делать? Пилюля горька -- а проглотить ее нужно. Вот теперь настала наша очередь, и наши наследники могут сказать нам: вы мол, не нашего поколения, глотайте пилюлю.
-- Ты уже чересчур благодушен и скромен, -- возразил Павел Петрович, -- я, напротив, уверен, что мы с тобой гораздо правее этих господчиков, хотя выражаемся, может быть, несколько устарелым языком, vieilh, и не имеем той дерзкой самонадеянности... И такая надутая эта нынешняя молодежь! Спросишь иного: какого вина вы хотите, красного или белого? "Я имею привычку предпочитать красное!" -- отвечает он басом и с таким важным лицом, как будто вся вселенная глядит на него в это мгновение...
-- Вам больше чаю не угодно? -- промолвила Фенечка, просунув голову в дверь: она не решалась войти в гостиную, пока в ней раздавались голоса споривших.
-- Нет, ты можешь велеть самовар принять, -- отвечал Николай Петрович и поднялся к ней навстречу. Павел Петрович отрывисто сказал ему: bon soir {добрый вечер (франц.).}, и ушел к себе в кабинет."

Разногласия во взглядах на жизнь либерала П.П.Кирсанова и нигилиста Е.Базарова приводят к постоянным столкновениям между ними. Они спорят о многих актуальных проблемах того времени. В результате мы видим их отношение к общественному строю, дворянству, народу, религии, искусству. Павел Петрович вынужден признать, что в обществе не все в порядке. Базарову же недостаточно мелкого обличительства, если прогнили основы. «Исправьте общество», - только в этом видит он пользу. Ответ Кирсанова: «Нам дорога цивилизация. Нам дороги ее плоды…». Значит, этот человек не собирается ничего изменять. В отличие от аристократов, главное занятие которых - «ничегонеделание», нигилисты не склонны заниматься пустыми разговорами. Деятельность - их главная цель. Но какая деятельность? Молодежь пришла разрушать и обличать, а построением должен заняться кто-то другой. «Сперва нужно место расчистить», - говорит Базаров. Не менее принципиальным является спор героев о русском народе. Павел Петрович умиляется его религиозностью и патриархальностью, отсталостью и традиционностью. Базаров же, напротив, презирает мужика за его невежество, считает, что «грубейшее суеверие душит страну». В то же время Кирсанов пренебрежительно относится к простым людям: разговаривая с крестьянами, он «морщится и нюхает одеколон». Базаров же гордится тем, что умеет говорить с народом, а его «дед землю пахал». Серьезные расхождения у «отцов» и «детей» обнаруживаются и в отношении к искусству, к природе. Павел Петрович не чуждается духовной жизни и культуры. Его раздражает отрицание Базаровым всего того, что не имеет практического смысла. Для Базарова же «читать Пушкина - потерянное время, заниматься музыкой смешно, наслаждаться природою - нелепо». Он считает, что искусство размягчает душу, отвлекает от дела. Кирсанов, понимая, что не может победить нигилиста в споре, прибегает к последнему способу решения проблемы - дуэли. Иронически изображая схватку, Тургенев подчеркивает нелепость поведения Павла Петровича, несостоятельность его убеждения, что силой можно заставить поколение «детей» думать так же, как поколение «отцов». Кирсанов и Базаров остаются каждый при своем мнении. В этом противостоянии нигилиста и аристократа не нашлось победителя. Финал романа подчеркивает безжизненность идей обоих героев. Павел Петрович уезжает в Дрезден, где продолжает вести аристократический образ жизни, понимая, что в России наступает совершенно другое время. Базаров отправляется в деревню к родителям, признав несостоятельность своих взглядов. Таким образом, в романе «Отцы и дети» И.С.Тургенев показал идейную борьбу двух поколений, борьбу отживающего свой век старого и рождающегося нового мира. Мы видим, что принципы и идеалы «отцов» уходят в прошлое, но и молодое поколение, вооруженное идеями нигилизма, не способно обеспечить будущее России, ведь прежде, чем разрушать, надо знать, что строить. Ни в коем случае нельзя отбрасывать опыт предшественников. Крепкая нить должна связывать одно поколение с другим, только тогда возможно движение вперед.

1. Конфликт отцов и детей как основа романа.
2. В чем сила и слабость позиций нигилиста Базарова и аристократа Кирсанова.
3. Авторский взгляд на исход «поединка».
4. Общечеловеческий смысл произведения.

Куда идти? Чего искать? Каких держаться руководящих истин? Старые идеалы сваливаются со своих пьедесталов, а новые не нарождаются... Никто ни во что не верит, а между тем общество продолжает жить и живет в силу каких-то принципов, тех самых принципов, которым оно верит.
М. Е. Салтыков-Щедрин

На мой взгляд, в этом коротком отрывке М. Е. Салтыков-Щедрин очень точно определил суть всех споров между поколениями. Идеалы меняются, а принципы «общественного общежития», в общем, остаются неизменными. Это тот нравственный и духовный ориентир, который все расставляет на свои места и предупреждает, что жизнь не терпит крайностей и самомнения. Конфликт отцов и детей в романе И. С. Тургенева с тем же названием, по сути, вызван, с одной стороны, резкостью взглядов молодого поколения и, с другой стороны, непримиримостью и назидательностью поколения старшего.

Попробуем более тщательно проследить, как и по каким позициям разгорался конфликт поколений. Павел Петрович Кирсанов говорит о необходимости сверяться с авторитетами и верить в них. Базаров отрицает разумность и полезность и того, и другого. Павел Петрович утверждает, что без принципов живут только «безнравственные и пустые» люди. Он и говорить стремится так, показывая свою изысканность и непохожесть — чего только стоит любимое им слово «эфтим». Базаров в свою очередь называет «прынцип» нерусским словом, а значит, бесполезным в употреблении. Павел Петрович упрекает Базарова в презрении к народу, нигилист отвечает: «что ж, коли он заслуживает презрения!». Кирсанов говорит о великой роли в истории и литературе Шиллера и Гете, Базаров утверждает, что «порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта.

Здесь сложно однозначно определить, кто из них прав, а кто не прав. И сам автор постоянно дает понять, что в любом споре «обе стороны до известной степени правы». Я согласна с Базаровым в том, что любые истины и авторитеты могут и должны подвергаться сомнению, иначе не будет прогресса. Но человек, ниспровергая отжившие устои, должен при этом уважительно относиться к культуре и заслугам прошлого. Но Базаровым это подчеркнуто отрицается. Принимая за абсолютные истины открытия современного естествознания, Базаров впадает в крайне нигилистическое отрицание буквально всех исторических ценностей. И Тургенев в этом не поддерживает своего героя несмотря на явную к нему симпатию.

По словам Ю. В. Лебедева, писателя справедливо привлекало в Базарове отсутствие «барской изнеженности», «презрение к напыщенным фразам», снобизму, склонность к живому практическому делу. Базаров прав, когда критикует консерватизм Павла Петровича, пустословие русских либералов, излишнее эстетствование и преклонение перед искусством. Но в своем вызове отживающему строю жизни он заходит слишком далеко. Отрицание искусства отцов переходит в отрицание искусства вообще, отрицание взглядов на любовь и взаимоотношение полов, присущих отцам — в неприятие любви как возвышенного чувства. Он говорит, что это «напускное» и «все в ней объясняется физиологией». Отрицание сословных принципов превращается у него в уничтожение любых авторитетов, отрицание, как он подчеркивает, «сентиментально-дворянской» любви к, мужику оборачивается пренебрежительным отношением к «простому люду вообще. В конечном счете, это и есть окончательный разрыв с народной жизнью, что губительно для идейной сути мировоззрения революционеров-народников.

В споре с Базаровым Павел Петрович Кирсанов прав, утверждая, что повседневная жизнь, как он говорит, с ее «готовыми исторически взращенными формами» может быть мудрее, дальновиднее отдельного человека или группы лиц. Но это доверие к опыту прошлого предполагает проверку его жизнеспособности и внимательное отношение к новым общественным явлениям. Этого, по мнению Ю. В. Лебедева, начисто лишен одержимый сословной спесью и гордыней Павел Петрович.

И он, и Базаров — антагонисты, но они одинаковы по сути в своем поведении по отношению друг к другу. Кирсанов, по словам критика, приходит к «отрицанию человеческой личности перед принципами, принятыми на веру». Базаров же «приходит к утверждению личности, но через разрушение всех авторитетов».

Оба героя, как подчеркивает Тургенев, крайне противоположные. В одном видится закоснелость и эгоизм, в другом — нетерпимость и заносчивость. Спорщики не хотят слушать и слышать друг друга, а значит, истина ускользает от спорящих сторон. Кирсанову не хватает проявлений «отеческих» благородства и понимания, Базарову — уважения и терпимости. Участниками спора движет взаимная нетерпимость, поэтому, делает вывод автор и мы вместе с ним, оба не вполне справедливы как по отношению друг к другу, так и к самим себе. Это подтверждает и финал произведения. Базаров умирает, а Павел Петрович остается одиноким.

Но по мере знакомства с произведением, становится очевидным, что между героями гораздо больше сходства, нежели различия. Оба они несчастны, выдают себя не за тех, кем являются на самом деле, и в общем-то внутри они гораздо лучше, чем кажется внешне.

Уже первое знакомство с Базаровым убеждает читателя, что в душе его есть чувства, которые герой скрывает от окружающих. «Очень и очень не прост с виду самоуверенный и резкий тургеневский разночинец. Тревожное и уязвимое сердце бьется в его груди. Крайняя резкость его нападок на поэзию, на любовь, на философию заставляют усомниться в полной искренности отрицания. Есть в поведении Базарова некая двойственность, которая перейдет в надлом и надрыв во второй части романа. В Базарове есть зачатки черт героев Ф. М. Достоевского с их типичными комплексами: злоба и ожесточение как форма проявления любви, как полемика с добром, подспудно живущим в душе отрицателя. В душе героя потенциально присутствует многое из того, что он отрицает: и способность любить, и умение ценить красоту и поэзию. Не случайно Достоевский высоко оценил роман Тургенева и трагическую фигуру «беспокойного и тоскующего Базарова (признак великого сердца), несмотря на весь его нигилизм», — пишет Ю. В. Лебедев.

Но не вполне искренен с собой и Павел Петрович. В действительности, как это видно из некоторых сцен, показанных автором, он далеко не тот само-увереный аристократ, какого он разыгрывает из себя перед Базаровым. Подчеркнуто аристократические манеры вызваны внутренней слабостью, тайным осознанием своей неполноценности и невостребованности, утраченных надежд и нереализованных возможностей. И выражается это в том, в чем Кирсанов боится признаться даже самому себе — его чувстве не к загадочной княгине Р., а к простой, доброй, милой Фенечке.

Базаров-естествоиспытатель, но его скептицизм лишен непоколебимой уверенности. Он осознает несправедливость мирового устройства, в его рассуждениях появляется склонность к философии. Герой говорит о краткости жизни человека перед вечностью и трате ее на суету. Если не было в Базарове одухотворенной природы, которую он в себе постоянно заглушал, откуда взялось бы в нем это чувство обиды за земное несовершенство, не-довоплощенность человеческого существа? Этот вопрос задает автор и себе, и читателям, и самому герою. И хотя Базаров-физиолог говорит о бессмысленности высоких помыслов, в подтексте рассуждений чувствуется сомнение, опровергающее его же собственный вульгарный материализм.

Не случайно писатель проводит своего героя через испытание любовью — излюбленный прием Тургенева-романиста. Вооруженный лишь естественными знаниями, он не сумел ответить на роковые вопросы о драматизме любви и познания, о смысле жизни и таинстве смерти. Базаров хочет, но не может заглушить в сердце ощущение трагической серьезности этих вопросов и как незаурядная личность не справляется сам с собою.

Он склонен, как нигилист, упрекать себя в отсутствии равнодушия к презренным аристократам, к «несчастной любви, поймавшей его на жизненной дороге». В этом отношении интересна и показательна следующая сцена: в минуты отчаяния, когда к нему подбирается так ненавидимый им романтизм, он негодует, топает ногами и грозит себе кулаком. Но в этом поведении скрывается и другое: и любовь, и поэзия прочно обосновались в его собственной душе. Это и становится причиной трагического разлада с самим собой и бессмысленности продолжения жизненного пути. Если такие личности, как Базаров, теряют идейные ориентиры, они гибнут.

В русской литературе герой часто отвергает личные блага, удобства, стыдится своего счастья, когда оно настигает героя, то он предпочитает самоограничение и внутреннюю сдержанность.

Но в то же время этический максимализм героев 60-х годов XIX века обнаруживает не только сильные, но и слабые стороны. Многие русские писатели с опасением замечали, что «новый человек», например, свободный в творческом порыве к новой жизни, несет в себе как преимущества смелого новатора, так и недостатки безоглядного радикала, способного «подрубить живое дерево национальной культуры», порвать связь времен. Эту опасность чувствовал в «Дворянском гнезде» и «Отцах и детях» И.О. Тургенев, от нее предостерегал и И. А. Гончаров в романе «Обрыв».

Внезапно возникшая между героями взаимная социальная неприязнь усиливает разрушительность кирсановского консерватизма и базаровского нигилизма.

В сцене спора и дуэли Базарова и Кирсанова (кульминации романа) юмор переходит в фарс, потому что, по мысли писателя, дети не должны убивать отцов, а отцы — заставлять детей думать так же, как они думают. Поколения должны мирно сосуществовать, совместно решая проблемы как в личных отношениях, так и в общественных. Каждая новая эпоха должна быть преемницей уходящей, стремясь взять из нее все лучшее, что есть.

Роман Тургенева обнажил противоречия своей эпохи и оставил потомкам предостережение об опасности одностороннего подхода и взаимного недопонимания. Один из исследователей творчества писателя С. Е. Шаталов очень точно обозначил эту мысль: «При всех различиях, разделяющих такие смежные поколения, преемственная связь соединяет их. Нельзя отбросить все культурное наследие предшественников: преемственность поколений — объективный закон, в соответствии с которым складывается история человечества».

Роман "Отцы и дети", по определению русского писателя Владимира Набокова, - это "не только лучший роман Тургенева, но и одно из самых блистательных произведений XIX века".

Центральное место здесь занимают долгие споры молодого разночинца нигилиста Евгения Базарова и стареющего аристократа Павла Петровича Кирсанова. Эти герои отличаются друг от друга всем: возрастом, социальным положением, убеждениями, внешностью. Вот портрет Базарова: "высокого роста в длинном балахоне с кистями", лицо "длинное и худое с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум"; у героя тонкие губы, а "его темно-белокурые волосы, длинные и густые, не скрывали крупных выпуклостей просторного черепа". А вот портрет главного базаровского оппонента: "...вошел в гостиную человек среднего роста, одетый в темный английский сьют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять; его коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые, черные, продолговатые глаза. Весь облик... изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов".

Павел Петрович лет на двадцать старше Базарова, но, пожалуй, даже в большей степени, чем он, сохраняет в своем облике приметы молодости. Старший Кирсанов - человек, чрезвычайно заботящийся о своей внешности, чтобы выглядеть как можно моложе своих лет. Так и подобает светскому льву, старому сердцееду. Базаров, напротив, о внешнем виде нисколько не заботится. В портрете Павла Петровича писатель выделяет правильные черты и строгий порядок, изысканность костюма и устремленность к легким, неземным материям. Этот герой и будет отстаивать в споре порядок против базаровского преобразовательского пафоса. И все в его облике свидетельствует о приверженности норме. Даже рост у Павла Петровича средний, так сказать, нормальный, тогда как высокий рост Базарова символизирует его превосходство над окружающими. И черты лица у Евгения подчеркнуто неправильные, волосы неухоженные, вместо дорогого английского костюма Павла Петровича у него какой-то странный балахон, рука красная, грубая, тогда как у Кирсанова - красивая рука "с длинными розовыми ногтями". Зато широкий лоб и выпуклый череп Базарова выдают в нем ум и уверенность в себе. А у Павла Петровича лицо желчное, и повышенное внимание к туалету выдает в нем тщательно скрываемую неуверенность в собственных силах.

Можно сказать, что это постаревший лет на двадцать пушкинский Онегин, живущий в другую эпоху, в которой этому типу людей скоро уже не будет места Какую же позицию отстаивает в споре Базаров? Он утверждает, что "природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник". Евгений глубоко убежден, что достижения современного естествознания в перспективе позволят решить и все проблемы общественной жизни. Прекрасное - искусство, поэзию - он отрицает, в любви видит только физиологическое, но не видит духовного начала. Базаров "ко всему относится с критической точки зрения", "не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип". Павел Петрович же провозглашает, что "аристократизм - принсип, а без принсипов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди".

Однако впечатление от вдохновенной оды принципам заметно ослабляется тем обстоятельством, что оппонент Базарова на первое место ставит наиболее близкий себе "принсип" аристократизма. Павел Петрович, воспитанный в обстановке безбедного усадебного существования и привыкший к петербургскому светскому обществу, не случайно на первое место ставит поэзию, музыку, любовь. Он никогда в своей жизни не занимался никакой практической деятельностью, исключая короткую и необременитель- ную службу в гвардейском полку, никогда не интересовался естественными науками и мало что в них смыслил.

Базаров же, сын небогатого военного врача, с детства приученный к труду, а не к праздности, кончивший университет, увлекающийся естественными науками, опытным знанием, очень мало в своей короткой жизни имел дело с поэзией или музыкой, может быть, и Пушкина-то толком не читал. Отсюда и резкое и несправедливое суждение Евгения Васильевича о великом русском поэте: "...Он, должно быть, в военной службе служил... у него на каждой странице: На бой, на бой! за честь России!", кстати говоря, почти дословно повторяющее мнение о Пушкине, высказанное в беседе с Тургеневым писателем-разночинцем Н.В. Успенским (автор "Отцов и детей" называл его "человеконенавидцем").

Базаров не имеет и такого опыта в любви, как Павел Петрович, потому и склонен слишком упрощенно относиться к этому чувству. Старшему Кирсанову уже довелось изведать любовные страдания, именно неудачный роман с княгиней Р. побудил его на долгие годы осесть в деревне у брата, а смерть возлюбленной еще сильнее усугубила его душевное состояние. У Базарова любовные муки - столь же неудачный роман с Анной Сергеевной Одинцовой еще впереди. Потому-то в начале романа он столь уверенно сводит любовь к известным физиологическим отношениям, а духовное в любви называет "романтической чепухой". Базаров -.реалист, а Павел Петрович - романтик, ориентированный на культурные ценности романтизма первой трети XIX века, на культ прекрасного. И его, конечно, коробит от базаровских высказываний насчет того, что "порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта" или что "Рафаэль гроша медного не стоит". Здесь Тургенев с базаровской точкой зрения, безусловно, не согласен. Однако он не дает победы в этом пункте спора и Павлу Петровичу.

Беда в том, что рафинированный аристократ-англоман не обладает не то что способностями Рафаэля, но вообще никакими творческими способностями. Его рассуждения об искусстве и поэзии, так же как и об обществе, - пустые и тривиальные, часто комичные. Достойным противником Базарову Павел Петрович никак не может быть. И когда они расстаются, старший из братьев Кирсановых "был мертвец", конечно, в переносном смысле. Споры с нигилистом хоть как-то оправдывали смысл его существования, вносили некое "бродильное начало", будили мысли. Теперь же Павел Петрович обречен на застойное существование.

Таким мы его и видим за границей в финале романа. Тургеневскому замыслу вполне отвечала победа Базарова над аристократом Кирсановым. В 1862 г. в одном из писем по поводу "Отцов и детей" Иван Сергеевич особо подчеркивал, что "вся моя повесть направлена против дворянства, как передового класса... Эстетическое чувство заставило меня взять именно хороших представителей дворянства, чтобы тем вернее доказать мою тему: если сливки плохи, что же молоко?.. если читатель не полюбит Базарова со всею его грубостью, бессердечностью, безжалостной сухостью и резкостью - если он не полюбит, повторяю я, - я виноват и не достиг своей цели. Но "рассыропиться", говоря его словами, я не хотел, хотя через это я бы, вероятно, тотчас имел молодых людей на моей стороне. Я не хотел накупаться на популярность такого рода уступками. Лучше проиграть сражение... чем выиграть его уловкой. Мне мечталась фигура сумрачная, дикая, большая, до половины выросшая из почвы, сильная, злобная, честная -и все-таки обреченная на гибель, - потому что она все-таки стоит в преддверии будущего..."

Сам Тургенев был представителем того же поколения, что и Павел Петрович, но из героев своего романа наибольшие симпатии испытывал к молодому нигилисту Базарову. В 1869 г. в специальной статье, посвященной "Отцам и детям", писатель прямо указывал: "Я честно, и не только без предубежденья, но даже с сочувствием отнесся к выведенному мной типу... Рисуя фигуру Базарова, я исключил из круга его симпатий все художественное, я придал ему резкость и бесцеремонность тона - не из нелепого желания оскорбить молодое поколение (!!!)... "Эта жизнь так складывалась", - опять говорил мне опыт, - может быть, ошибочный, но, повторяю, добросовестный... Личные мои наклонности тут ничего не значат; но, вероятно, многие из моих читателей удивятся, если я скажу им, что, за исключением воззрений Базарова на художества, - я разделяю почти все его убеждения. А меня уверяют, что я на стороне "Отцов"... я, который в фигуре Павла Кирсанова даже погрешил против художественной правды и пересолил, довел до карикатуры его недостатки, сделал его смешным!"

Тургенев был честен как художник в той же мере, в какой честен как человек был созданный его воображением персонаж. Писатель не хотел идеализировать Базарова и наделил своего героя всеми теми недостатками, которыми в избытке обладали его прототипы из радикальной разночинной молодежи. Однако Тургенев не лишил Евгения и русских корней, подчеркнув, что наполовину герой вырастает из русской почвы, коренных условий русской жизни, а наполовину формируется под влиянием привнесенных из Европы новых идей.

И в споре с Павлом Петровичем Базаров, по убеждению писателя, да и любого вдумчивого читателя, прав в основных своих позициях: в необходимости подвергать сомнению сложившиеся догмы, неустанно трудиться на благо общества, критически относиться к окружающей действительности. Там же, где Базаров не прав, в утилитарных взглядах на природу прекрасного, на литературу, на искусство, победа все равно не остается на стороне Павла Петровича. Аркадий и Базаров После выхода в свет в 1862 году роман Тургенева "Отцы и дети" вызвал буквально шквал критических статей. Ни один из общественных лагерей не принял новое творение Тургенева.

Либеральная критика не могла простить писателю того, что представители аристократии, потомственные дворяне изображены иронически, что "плебей" Базаров все время издевается над ними и морально оказывается выше их. Демократы восприняли главного героя романа как злую пародию. Критик Антонович, сотрудничавший в журнале "Современник", назвал Базарова "асмодеем нашего времени". Но все эти факты, как мне кажется, как раз и говорят в пользу И. С. Тургенева. Как настоящий художник, творец, он сумел угадать веяния эпохи, появление нового типа, типа демократа-разночинца, который пришел на смену передовому дворянству.

Павла Петровича является весомым компонентом сюжета тургеневского романа «Отцы и дети».

Первый воплощает чуткое к прогрессу поколение детей, второй - консервативных родителей. Иван Сергеевич свел в полемике жизненные позиции представителей двух разных поколений. Не зря внимание классика привлекла растущая конфронтация внутри общества. Он прозорливо, практически за десятки лет до русских революций, указал на примере спорящих главные противоборствующие силы зарождающегося движения: революционеров-демократов и консервативных либералов.

Краткая характеристика персонажей

Заметим парадокс романа: характерным в его сюжетообразующем противостоянии является убедительное доминирование позиций представителя младшего поколения. И это, несмотря на то, что помещика Тургенева самого следовало бы отнести к буржуям-либералам!

Буржуазная литературная критика давала в прессе уничижительные рецензии книге. В частности, г-н М. Антонович резюмировал о предубежденности автора, о том, что он незаслуженно унизил младшее поколение. Классика пытались "травить" за его взгляды. То есть он мог серьезно пострадать за правду, изложенную в произведении. К счастью, в его защиту подали свой голос ангажированные литературоведы, в том числе Д. Писарев и Н. Страхов.

Спор Базарова и Кирсанова Павла показан классиком как идейное противостояние двух неидеальных людей - типажей, взятых непосредственно из русской действительности.

Вчерашний студент-медик является убежденным нигилистом. Существующий уклад жизни его абсолютно не устраивает. Для него не указ как дворяне-сибариты, так и забитые, бесправные крестьяне. По мнению Евгения, новую Россию следует строить, отбросив традиции и устои как первых, так и вторых, презирая чувства, относясь к природе, как к мастерской. На его взгляд, революция соответствует прогрессу. Ибо только изменив государство, можно изменить и его людей. Идейные споры Базарова и Кирсанова убедительно демонстрирует правоту первого. Не поэтому ли на его стороне автор романа?

Предмет спора: как следует относиться к крестьянству?

отношение к Богу и религии

Спор о правильной жизненной позиции

Спор о пользе искусства

Спор о любви и отношении к женщине

Заключение

Диаметрально противоположные взгляды выказывают Базаров и Кирсанов. Таблица споров, сгруппированная по разделам, это наглядно демонстрирует. Почему же столь подробно показывает Тургенев такое противостояние? Да потому что это панорама идейного столкновения политических сил внутри России: старых, загнивающих, отживших и новых, несовершенных, но динамичных.

Вместе с этим нужно признать глубину ума классика, выбравшего именно эти темы споров Базарова и Кирсанова. Ведь если попытаться их экстраполировать на наше современное общество, то мы также получим диаметрально различные толкования от представителей разных слоев населения. Спор поколений будет продолжаться вечно.

Заканчивая, резюмируем: здоровье всякого общества зависит от баланса мнений, от умения найти компромисс и правильный путь развития. Говоря фигурально, незаконченный, «зависший в воздухе» спор Базарова и Кирсанова, накаляясь со временем, перерос в революционную ситуацию. Как грустно, что классиков вовремя не слышат!

Роман “Отцы и дети”, по определению русского писателя Владимира Набокова, - это “не только лучший роман Тургенева, но и одно из самых блистательных произведений XIX века”. Центральное место здесь занимают долгие споры молодого разночинца нигилиста Евгения Базарова и стареющего аристократа Павла Петровича Кирсанова.

Эти герои отличаются друг от друга всем: возрастом, социальным положением, убеждениями, внешностью. Вот портрет Базарова: “высокого роста в длинном балахоне с кистями”, лицо “длинное и худое

С широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум”; у героя тонкие губы, а “его темно-белокурые волосы, длинные и густые, не скрывали крупных выпуклостей просторного черепа”. А вот портрет главного базаровского оппонента: “…вошел в гостиную человек среднего роста, одетый в темный английский сьют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять; его коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые, черные, продолговатые глаза. Весь облик… изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов”.

Павел Петрович лет на двадцать старше Базарова, но, пожалуй, даже в большей степени, чем он, сохраняет в своем облике приметы молодости. Старший Кирсанов - человек, чрезвычайно заботящийся о своей внешности, чтобы выглядеть как можно моложе своих лет. Так и подобает светскому льву, старому сердцееду. Базаров, напротив, о внешнем виде нисколько не заботится. В портрете Павла Петровича писатель выделяет правильные черты и строгий порядок, изысканность костюма и устремленность к легким, неземным материям. Этот герой и будет отстаивать в споре порядок против базаровского преобразовательского пафоса. И все в его облике свидетельствует о приверженности норме. Даже рост у Павла Петровича средний, так сказать, нормальный, тогда как высокий рост Базарова символизирует его превосходство над окружающими. И черты лица у Евгения подчеркнуто неправильные, волосы неухоженные, вместо дорогого английского костюма Павла Петровича у него какой-то странный балахон, рука красная, грубая, тогда как у Кирсанова - красивая рука “с длинными розовыми ногтями”. Зато широкий лоб и выпуклый череп Базарова выдают в нем ум и уверенность в себе. А у Павла Петровича лицо желчное, и повышенное внимание к туалету выдает в нем, тщательно скрываемую неуверенность в собственных силах. Можно сказать, что это постаревший лет на двадцать пушкинский Онегин, живущий в другую эпоху, в которой этому типу людей скоро уже не будет места.

Какую же позицию отстаивает в споре Базаров? Он утверждает, что “природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник”. Евгений глубоко убежден, что достижения современного естествознания в перспективе позволят решить и все проблемы общественной жизни. Прекрасное - искусство, поэзию - он отрицает, в любви видит только физиологическое, но не видит духовного начала. Базаров “ко всему относится с критической точки зрения”, “не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип”. Павел Петрович же провозглашает, что “аристократизм - принсип, а без принсипов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди”. Однако впечатление от вдохновенной оды принципам заметно ослабляется тем обстоятельством, что оппонент Базарова на первое место ставит наиболее близкий себе “принсип” аристократизма. Павел Петрович, воспитанный в обстановке безбедного усадебного существования и привыкший к петербургскому светскому обществу, не случайно на первое место ставит поэзию, музыку, любовь. Он никогда в своей жизни не занимался никакой практической деятельностью, исключая короткую и необременительную службу в гвардейском полку, никогда не интересовался естественными науками и мало что в

них смыслил. Базаров же, сын небогатого военного врача, с детства приученный к труду, а не к праздности, кончивший университет, увлекающийся естественными науками, опытным знанием, очень мало в своей короткой жизни имел дело с поэзией или музыкой, может быть, и Пушкина-то толком не читал. Отсюда и резкое и несправедливое суждение Евгения Васильевича о великом русском поэте: “…Он, должно быть, в военной службе служил… у него на каждой странице: На бой, на бой! за честь России!”, кстати говоря, почти дословно повторяющее мнение о Пушкине, высказанное в беседе с Тургеневым писателем-разночинцем Н. В. Успенским (автор “Отцов и детей” называл его “человеконенавидцем”).

Базаров не имеет и такого опыта в любви, как Павел Петрович, потому и склонен слишком упрощенно относиться к этому чувству. Старшему Кирсанову уже довелось изведать любовные страдания, именно неудачный роман с княгиней Р. побудил его на долгие годы осесть в деревне у брата, а смерть возлюбленной еще сильнее усугубила его душевное состояние. У Базарова любовные муки - столь же неудачный роман с Анной Сергеевной Одинцовой еще впереди. Потому-то в начале романа он столь уверенно сводит любовь к известным физиологическим отношениям, а духовное в любви называет “романтической чепухой”.

Базаров - реалист, а Павел Петрович - романтик, ориентированный на культурные ценности романтизма первой трети XIX века, на культ прекрасного. И его, конечно, коробит от базаровских высказываний насчет того, что “порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта” или что “Рафаэль гроша медного не стоит”. Здесь Тургенев с базаровской точкой зрения, безусловно, не согласен. Однако он не дает победы в этом пункте спора и Павлу Петровичу. Беда в том, что рафинированный аристократ-англоман не обладает не то что способностями Рафаэля, но вообще никакими творческими способностями. Его рассуждения об искусстве и поэзии, так же как и об обществе, - пустые и тривиальные, часто комичные. Достойным противником Базарову Павел Петрович никак не может быть. И когда они расстаются, старший из братьев Кирсановых “был мертвец”, конечно, в переносном смысле. Споры с нигилистом хоть как-то оправдывали смысл его существования, вносили некое “бродильное начало”, будили мысли. Теперь же Павел Петрович обречен на застойное существование. Таким мы его и видим за границей в финале романа.

Тургеневскому замыслу вполне отвечала победа Базарова над аристократом Кирсановым. В 1862 г. в одном из писем по поводу “Отцов и детей” Иван Сергеевич особо подчеркивал, что “вся моя повесть направлена против дворянства, как передового класса… Эстетическое чувство заставило меня взять именно хороших представителей дворянства, чтобы тем вернее доказать мою тему: если сливки плохи, что же молоко?.. если читатель не полюбит Базарова со всею его грубостью, бессердечностью, безжалостной сухостью и резкостью - если он не полюбит, повторяю я, - я виноват и не достиг своей цели. Но “рассыропиться”, говоря его словами, я не хотел, хотя через это я бы, вероятно, тотчас имел молодых людей на моей стороне. Я не хотел накупаться на популярность такого рода уступками. Лучше проиграть сражение…, чем выиграть его уловкой. Мне мечталась фигура сумрачная, дикая, большая, до половины выросшая из почвы, сильная, злобная, честная и все-таки, обреченная на гибель, - потому что она все-таки стоит в преддверии будущего…” Сам Тургенев был представителем того же поколения, что и Павел Петрович, но из героев своего романа наибольшие симпатии испытывал к молодому нигилисту Базарову. В 1869 г. в специальной статье, посвященной “Отцам и детям”, писатель прямо указывал: “Я честно, и не только без предубежденья, но даже с сочувствием отнесся к выведенному мной типу… Рисуя фигуру Базарова, я исключил из круга его симпатий все художественное, я придал ему резкость и бесцеремонность тона - не из нелепого желания оскорбить молодое поколение (!!!)… “Эта жизнь так складывалась”, - опять говорил мне опыт, - может быть, ошибочный, но, повторяю, добросовестный… Личные мои наклонности тут ничего не значат; но, вероятно, многие из моих читателей удивятся, если я скажу им, что, за исключением воззрений Базарова на художества, - я разделяю почти все его убеждения. А меня уверяют, что я на стороне “Отцов”… я, который в фигуре Павла Кирсанова даже погрешил против художественной правды и пересолил, довел до карикатуры его недостатки, сделал его смешным!” Тургенев был честен как художник в той же мере, в какой был честен как человек, созданный его воображением персонаж. Писатель не хотел идеализировать Базарова и наделил своего героя всеми теми недостатками, которыми в избытке обладали его прототипы из радикальной разночинной молодежи. Однако Тургенев не лишил Евгения и русских корней, подчеркнув, что наполовину герой вырастает из русской почвы, коренных условий русской жизни, а наполовину формируется под влиянием привнесенных из Европы новых идей. И в споре с Павлом Петровичем Базаров, по убеждению писателя, да и любого вдумчивого читателя, прав в основных своих позициях: в необходимости подвергать сомнению сложившиеся догмы, неустанно трудиться на благо общества, критически относиться к окружающей действительности. Там же, где Базаров не прав, в утилитарных взглядах на природу прекрасного, на литературу, на искусство, победа все равно не остается на стороне Павла Петровича.